Грейс Грин - Летняя рапсодия [Сборник]

Какая еще к черту тактика? Он был дико зол на нее за то, как она поступила. Будь она сейчас здесь, он перегнул бы ее через колено и всыпал бы ей как следует.

Он даже слабо усмехнулся при мысли о том, что Фрэнки допустит нечто подобное. Но, черт побери, если бы кто‑то из футболистов позволил себе так распустить язык перед командой, как это сделала сегодня Фрэнки, тренер отстранил бы его, пока тот не остынет и не придет в себя.

Может, это и есть как раз то, что нужно им с Фрэнки, — время, чтобы остыть. Передышка и ей, и ему — для того, чтобы подумать. Время и свободное место.

Чем больше он размышлял над этим, тем больше смысла видел в таком решении. Гнев и обида вспыхивали в нем каждый раз, когда он вспоминал, как она орала на него сегодня.

Без сомнения, ему пойдет на пользу, если он уедет на какое‑то время, пока не придет в норму. Весь этот год он откладывал поездку в Атланту. Обещал друзьям, что приедет повидаться нынешней весной, но никак не мог выбрать подходящего случая.

Может, это время настало сейчас. Чтобы не оставлять себе шанса передумать, Эрик полистал свою записную книжку, снял трубку и набрал ряд цифр.

— Привет, Рэмбо, это я, Эрик… Да, я получил твою открытку. Меня интересует, свободна ли еще та запасная койка, о которой ты упоминал…

Через полчаса у него уже было зарезервировано место на рейс до Атланты, вылет завтра во второй половине дня.

Но вместо того, чтобы почувствовать радость от предвкушения встречи со старыми друзьями по футболу, Эрик ощущал тяжесть на сердце при мысли о предстоящей разлуке с Фрэнки, пусть даже они с ней в ссоре. Он подумал, не позвонить ли ей, просто чтобы сказать, что его не будет в городе несколько дней, но потом решил не звонить. Переживания еще слишком свежи у обоих, и вежливого разговора может не получиться. Кроме того, упрямая сторона его характера требовала дать ей немного повариться в собственном соку.

Да и некогда было особенно задумываться над этим. Если он уезжает, то до отъезда надо уладить миллион всяких дел.

Первым и самым важным было получить одобрение этого чертова меню для свадьбы Гранателли. До великого события остается меньше трех недель, так что если он одну неделю будет в отъезде, то все надо обговорить и решить окончательно прямо сейчас.

Он вынул из ящика стола папку для подшивки бумаг, вытащил последний из многочисленных проектов меню и поклялся, что и здесь упрется рогом. Никаких больше уступок капризам этих дамочек Гранателли. С Терезой он будет держаться твердо, так, как ему следовало бы держаться с Фрэнки.

Он будет настаивать, чтобы они встретились тет‑а‑тет, никаких третьих лишних, и тогда он представит ей окончательный вариант меню.

Он нашел номер телефона Гранателли и набрал его.

А много ли знает Тереза о его отношениях с Фрэнки? — вдруг подумалось ему. Вдруг она сочтет себя обязанной отчитать его так, как это сделала ее дочь? И сразу мысль о том, чтобы встретиться с Терезой тет‑а‑тет, перестала казаться ему удачной. Тереза Гранателли могла стать камнем преткновения.

Впрочем, ему не обязательно уединяться с ней в офисе, он может пригласить ее на ленч внизу, в зале. Тереза — женщина с большим чувством собственного достоинства, она ни за что не станет устраивать скандал посреди битком набитого ресторана.

Или станет? Ее дочь ведь устроила.

— Алло, это миссис Гранателли? Здравствуйте, Тереза, это Эрик Торп. Я только что узнал, что мне придется отъехать из города на недельку или около того, и мне хотелось бы окончательно уладить все, что касается меню.

К его удивлению, она сразу согласилась встретиться с ним на следующий день во время раннего ленча и не упомянула, что собирается привести кого‑нибудь с собой в качестве переводчика.

Это его порядком встревожило. А впрочем, черт побери, если она начнет говорить что‑то о них с Фрэнки, он просто будет с достоинством молчать.

Для парня, который на футбольном поле стоял, не дрогнув, перед лицом целой орды кошмарного вида гигантов, несущихся прямо на него, словно с намерением стереть его в порошок, он держится не таким уж молодцом. Неужели это так страшно — в собственном ресторане провести какой‑то час в обществе пожилой дамы?

Выйдя таким эффектным образом из «Овального мяча», Фрэнки отправилась прямиком в тот район города, где находился огромный старый каменный дом, в котором она выросла. Ей надо наконец раз и навсегда разобраться с этой ее семейкой, говорила она себе, шагая по дорожке к входной двери.

В чем она не хотела признаться себе, так это в том, что подсознательно искала материнского утешения — совсем как в детстве, когда у нее что‑то болело.

Сейчас она была ранена. И рана оказалась тяжелой.

В холле ее уже встречала Тереза.

— Франческа, как я рада тебя видеть! Но почему ты не в магазине? Еще ведь совсем рано.

Фрэнки несколько раз глубоко вдохнула, стараясь успокоиться. Важно как можно меньше поддаваться эмоциям. Достаточно и эмоциональности мамы. А она, Фрэнки, должна сохранить способность рассуждать здраво.

— Я закрыла его на вторую половину дня, мама. Мне нужно кое‑что привести в порядок. Послушай, мне очень жаль, но с этого момента тебе придется самой вести дела с этим чертовым ресторатором, который будет обслуживать свадьбу Ника. Я больше никогда не хочу слышать имени Эрика Торпа, никогда! Ты поняла меня, мама? — Голос у нее чуть не сорвался, и она остановилась, чтобы сделать еще один глубокий вдох. — Ты понимаешь? — На этот раз у нее перехватило горло от подступивших рыданий.

Тереза не поняла ничего, но все равно успокаивающе кивнула. Обняв дочь за талию, потянула ее в большую старомодную кухню и усадила за длинный деревянный стол. Потом стала тихонько хлопотать, готовя кофе «каппуччино» и давая Фрэнки возможность прийти в себя.

— И еще, мама, объясни хорошенько папе и дяде Вито, что я никогда, никогда, никогда не выйду замуж.

Тереза ответила на эту новость кивком и междометием, выражающим согласие, достала из шкафа две чашки и поставила их на стол.

— Абсолютно никогда, мама. Останусь до конца жизни старой девой, а если папа и все остальные… кто мутит воду… не отстанут от меня, то я… я уйду в монастырь, и тогда папе никогда не видать этих чертовых процентов на его проклятый заем. Передай ему это от меня, ладно? Потому что если я попробую сказать ему сама, то черт меня дери…

В этом месте Фрэнки все испортила тем, что разрыдалась. Вскочив, она опрокинула стул, покружила по кухне в поисках бумажных салфеток и в конце концов бросилась в объятия матери. Перейдя на родной итальянский, забормотала сквозь слезы, что все равно любит его, жить без него не может, а теперь папа, и Вито, и Сальваторе, и Эрик — да, и он тоже, — все эти тупые мужики, вместе взятые, все поломали навсегда. Чертовы мужики!